Зои закрывает глаза [ под плотно сомкнутыми веками пляшут багряные пятна - отблески приборной доски, повреждённой жёсткой посадкой ] и прижимается щекой к другому, гладко выбритому виску, чуть крепче оплетая ноги вокруг лихорадочно расширяющейся и сужающейся клетки рёбер. Дыхание обжигает пальцы, пенится пузырьками, тусклый звук (то ли хрип, то ли стон) рассыпается, едва вырвавшись на свободу.

[indent]- Тихо, - бормочет она почти нежно, на самое ухо, глубже ввинчивая в мясо осколок плекса. - Ну, тише.

Мясо поддаётся плохо, скулит и клокочет горлом, как будто бы отчаянно сопротивляется неизбежному. Иногда так случается, что смерть выходит чудовищно утомительной: это не свинец в череп, не Чёрный Лёд, не секунда, разделяющая мгновение на уверенное "до" и чёткое "после", а капризный конфликт плоти и плоти, импровизированного инструмента и органики, столкновение волей с неопределённым, стохастическим финалом. Контакт слишком близкий, почти интимный, больше подходящий для состояния аффекта, а не скучающего расчёта.

Жалко тратить свои и без того истончающиеся силы.

Сердце её успокаивается вместе с тем, как замирает - чужое, и всё равно: в ушах звон, голова раскалывается надвое, рот полон меди. Зои босой ногой отталкивает подальше труп и жмётся лбом к прохладному пластику внутренней обшивки.

Та, другая, из высотников, выдрала кусок электроники и ушла "за подмогой" ещё добрых минут двадцать назад. Это сколько в пересчёте на время прибытия всей королевской конницы? Ещё такие же двадцать? Тридцать? Меньше?

Было бы забавно прикинуть, если высотница всё-таки сможет связаться с кем-нибудь из эвакуационных контор, чья кавалерия отзовётся и прискачет быстрее? Ещё забавнее было бы исчезнуть, до того как на место крушения подтянутся лишние свидетели.

Взгляд скользит по чужим вещам и трупам, падает на окровавленные руки, след от зубов на запястье - Зои обрывает кусок с рубашки "своего" мертвеца, заматывает рассекающие ладонь порезы, и пытается отыскать причину: идти вперёд или остаться на месте, но в итоге находит звенящее ничего и действует по инерции. Раз - выуживает из-за пазухи и проверяет (пересчитывает) плотно упакованные одну к другой склянки с вязкой, янтарной жидкостью: целы. Два - шарит в поисках ценного по карманам бесславно погибших: триста пять евробаксов наличными, золотое кольцо с бриллиантом и мятная пастилка от горла (они залетали в шлюпки пьяные, сонные, голые, не готовые ни к чему). Три - закутаться плотнее в пиджак (господи какой же дубак в пустыне в январе, ночью) и прислушаться к шуму снаружи: мотор или два, звук словно двоится, заворачивается сам на себя и финиширует надсадным писком где-то на периферии сознания.

Бежать куда-то, наверное, поздно: упрямый бритый гонк отнял у неё слишком много времени, и теперь снаружи, среди редких пожухлых кустов и истёртых камней, наверняка начнут собираться желающие поживиться упавшей с неба добычей. Спасательные капсулы с первой точки Лагранжа как сочные фрукты в экстра-твёрдой скорлупе - сковырни часть, и польётся приторная сладость богатства: украшения, шмотки, импланты, вскормленная на чистейшей еде органика, которую тоже можно перепродать, если совсем постараться. Шведский стол для стервятников. Корпоратка утирает кровавую юшку под носом и возвращает себе самодельный нож, используя толстый синтетический рукав как защитную прослойку.

Прислоняется спиной к обшивке у двери, чтобы броситься на первого же, кто сунет в кабину свою жадную голову.

Земля - это временно, такой урок выучила Зои ещё когда была совсем крошкой.

Огромные, залитые неоном мегаполисы и обветшалые города, засекреченные базы, тренировочные лагеря, стоянки кочевников, упрямые аркологии и раковые опухоли корпоративных высоток - всё это не больше, чем крупицы на поверхности третьей планеты от Солнца. Тем более - люди; бесполезные, далёкие и беспомощные, статисты на киноплёнке, исчезающие с затемнением кадра.

Как ни крути, в этом мире с самого начала было только две точки абсолютного равновесия: орбитальная станция и россыпь лунных колоний.

Впрочем, даже по отношению к ним Зои не стремилась питать напрасных надежд - колонии пустеют, механизмы приходят в негодность, гравитация не бесконечна. Абсолютно все и всё рано или поздно закончится, так есть ли смысл привязываться или испытывать удовольствие?

Риторический вопрос.

Марш-броски на Тихо всегда больше напоминали ей отпуск, даже если не забывать про мелкие неудобства от техосмотров. Электронный браслет не в счёт: в какой-то момент менеджмент как будто бы понял, что взломать его - дело желания, которого Зои в себе не находила, как ни старалась, и дал что-то вроде карт-бланша. Из-за этой неслыханной щедрости сегодня, завтра, в следующий раз, когда в руки ляжет билет на Луну, она (тоже исчезнет, когда режиссёр скажет "стоп камера, снято") одна из тех самых многих, скучающая женщина в дорогом спортивном костюме, восседает в туристической лаунж-зоне перед панорамным окном, закинув ногу на ногу [ тонкая полоска белого силикона выглядывает из-под штанины, подмигивает бледным диодом ] и потягивая из кружки свежесваренный, сто процентов органический масала-чай.

Пространство под фасеточной плёнкой хабитата рассекает толпа, пёстрые рыбки в аквариуме посреди космической пустоты. Кто-то прощается с колонией, увешанный сумками, кто-то только начинает своё путешествие, улыбки чередуются со слезами, с восхищением, с очевидной усталостью - калейдоскопные стёклышки фундаментального человеческого опыта сталкиваются друг с другом, перемешиваются, меняют цвет, форму и коннотации. На это можно смотреть, как на море.

Не то, чтобы шанс бесцельно смотреть на море выпадал ей особенно часто, но всё-таки.

- Забавно, тебе так не кажется? - Обращается она к серебристой рыбёшке, отбившейся от косяка, чтобы взглянуть поближе на один из многочисленных вендингов.

У девчонки беспокойные пальцы, в глазах плещется отчуждённость, под ровным срезом волос проглядывают едва заметные швы накладки на порт глубокого погружения - знакомый набор, завёрнутый, разве что, не в оболочку с эмблемами корпораций, а лаконичное "безработная" на идентификационной сводке.

Зои смеётся [ как мило, должно быть, выглядит чистая "личность" с одной стороны, полное отсутствие данных с другой, стёсанные до безличия бисерины на празднике драгоценных камней сложной огранки ] и на чужой вопросительный взгляд кивает в сторону автомата, потом - на прозрачный плекс во всю высоту купола.

- Продают даже грязь за баснословные деньги, хотя, казалось бы, протяни руку - и вот она, в кулаке.

Не то, чтобы эту "грязь" тебе разрешат потом вывезти за пределы колонии (после историй с корпоративной экспансией Конфедераты будут биться за каждую космическую песчинку), но попытаться-то можно, хотя бы и ради веселья, если не международного скандала.

- Первый раз на Луне?

Земля - это временно, такой урок выучила Зои ещё когда была совсем крошкой.

Огромные, залитые неоном мегаполисы и обветшалые города, засекреченные базы, тренировочные лагеря, стоянки кочевников, упрямые аркологии и раковые опухоли корпоративных высоток - всё это не больше, чем крупицы на поверхности третьей планеты от Солнца. Тем более - люди; бесполезные, далёкие и беспомощные, статисты на киноплёнке, исчезающие с затемнением кадра.

Как ни крути, в этом мире с самого начала было только две точки абсолютного равновесия: орбитальная станция и россыпь лунных колоний.

Впрочем, даже по отношению к ним Зои не стремилась питать напрасных надежд - колонии пустеют, механизмы приходят в негодность, гравитация не бесконечна. Абсолютно все и всё рано или поздно закончится, так есть ли смысл привязываться или испытывать удовольствие?

Риторический вопрос.

Марш-броски на Тихо всегда больше напоминали ей отпуск, даже если не забывать про мелкие неудобства от техосмотров. Электронный браслет не в счёт: в какой-то момент менеджмент как будто бы понял, что взломать его - дело желания, которого Зои в себе не находила, как ни старалась, и дал что-то вроде карт-бланша. Из-за этой неслыханной щедрости сегодня, завтра, в следующий раз, когда в руки ляжет билет на Луну, она (тоже исчезнет, когда режиссёр скажет "стоп камера, снято") одна из тех самых многих, скучающая женщина в дорогом спортивном костюме, восседает в туристической лаунж-зоне перед панорамным окном, закинув ногу на ногу [ тонкая полоска белого силикона выглядывает из-под штанины, подмигивает бледным диодом ] и потягивая из кружки свежесваренный, сто процентов органический масала-чай.

Пространство под фасеточной плёнкой хабитата рассекает толпа, пёстрые рыбки в аквариуме посреди космической пустоты. Кто-то прощается с колонией, увешанный сумками, кто-то только начинает своё путешествие, улыбки чередуются со слезами, с восхищением, с очевидной усталостью - калейдоскопные стёклышки фундаментального человеческого опыта сталкиваются друг с другом, перемешиваются, меняют цвет, форму и коннотации. На это можно смотреть, как на море.

Не то, чтобы шанс бесцельно смотреть на море выпадал ей особенно часто, но всё-таки.

- Забавно, тебе так не кажется? - Обращается она к серебристой рыбёшке, отбившейся от косяка, чтобы взглянуть поближе на один из многочисленных вендингов.

У девчонки беспокойные пальцы, в глазах плещется отчуждённость, под ровным срезом волос проглядывают едва заметные швы накладки на порт глубокого погружения - знакомый набор, завёрнутый, разве что, не в оболочку с эмблемами корпораций, а лаконичное "безработная" на идентификационной сводке.

Зои смеётся [ как мило, должно быть, выглядит чистая "личность" с одной стороны, полное отсутствие данных с другой, стёсанные до безличия бисерины на празднике драгоценных камней сложной огранки ] и на чужой вопросительный взгляд кивает в сторону автомата, потом - на прозрачный плекс во всю высоту купола.

- Продают даже грязь за баснословные деньги, хотя, казалось бы, протяни руку - и вот она, в кулаке.

Не то, чтобы эту "грязь" тебе разрешат потом вывезти за пределы колонии (после историй с корпоративной экспансией Конфедераты будут биться за каждую космическую песчинку), но попытаться-то можно, хотя бы и ради веселья, если не международного скандала.

- Первый раз на Луне?